В те далёкие времена, в самом начале ХХ века, Рига отнюдь не была провинциальным городом. Во всей Российской империи она занимала, так сказать, почётное третье место – тотчас после Петербурга и Москвы. Как гордая и капризная дама, она имела обыкновение резко менять свой облик. Уже возникло кольцо бульваров, арендные жилые дома росли один за другим. Царивший в архитектуре эклектизм постепенно сменился стилем модерн, который и сейчас является альфой и омегой исторической застройки Риги.
Одним из последних зданий эпохи эклектизма в архитектуре был дом Городского II (русского) театра, возведённый по проекту архитектора Августа Рейнберга в самые первые годы ХХ столетия. После окончания строительства в 1902 году в нём поселился русский театр, которому в тот момент шёл уже двадцатый год.
Антрепренёры менялись один за другим, а в 1902 году в Ригу был приглашён Константин Николаевич Алябьев, выступавший под сценическим именем Незлобин (ещё раньше он обратил на себя внимание в провинции тем, что не преследовал в театре коммерческих целей, а был предан театральному делу всей душой. Ну что ж, сын крупного петербургского торговца, женатый на дочери миллионера Морозова, мог себе это позволить). Городскому II театру оставалось только гордиться таким руководителем. Искусству всегда были нужны меценаты, и Незлобин несомненно являлся таковым. Он не только руководил театром, но и сам играл, ставил спектакли.
В феврале 1904 года рижская пресса извещала, что Константин Николаевич выехал в Москву, чтобы пригласить Марию Фёдоровну Андрееву, актрису Московского Художественного театра и жену Максима Горького, играть в следующем сезоне в его труппе. Приглашение было принято. Актриса была в самом расцвете своего таланта. В Ригу собирался и сам Горький. Он обещал свою помощь в постановке «Дачников» в театре Незлобина.
В Ригу был приглашён и Константин Александрович Марджанов, или по-грузински Котэ Марджанишвили. В тот момент он был без работы. Первая встреча состоялась в Москве, в кофейной Филиппова на Тверской.
«Незлобин предложил мне кофе, но, несмотря на то, что у меня от голода урчало в животе, я важно отказался, заявив, что плотно позавтракал.
Очень крупный, мясистый, бритый, розовощёкий господин не стал долго тянуть, а искоса взглянув на меня, как бы оценивая, спросил:
- Хотите работать у меня?
Целую ночь я готовился к ответу на этот вопрос, я вырабатывал все те требования, которые поставлю Незлобину в целях ограждения своей художественной личности, независимости творчества, утверждения в театре своего режиссёрского «я» и т. д. А тут я сразу, как гимназист, заявил:
- Хочу!
Незлобин довольно улыбнулся, позвал официанта, чтобы расплатиться, и, только получив уже сдачу, заявил мне:
- Хорошо, Вы служите у меня, оклад – 250 рублей в месяц. Письменных договоров я не заключаю. Прощайте! – Пожал мне руку и ушёл».
Марджанову в то время шёл тридцатый год и режиссёрские успехи, тщеславие молодого человека окончательно решили его судьбу: теперь он будет только режиссёром. Для большей солидности он отпустил бороду и в таком виде появился в 1904 году в Москве на театральной бирже. Борода была крайне необходима, потому, что без неё он походил на школьника. Внешне он никак не мог импонировать тем солидным актёрам, с которыми ему нужно было работать и давать умные советы на репетициях.
В то время в русском театре шла борьба за самостоятельность режиссёра. До того в театрах, даже в таких, как московский Малый или петербургская Александринка, самостоятельной режиссуры не было. Обычно один из больших актёров брал себе пьесу, большей частью бенефисную для себя, или такую, где у него была бы главная роль. Актёров выбирал сам, строго держась царившего в то время амплуа, и ставил её на сцене. Вся режиссура сводилась к простому мизансценированию пьесы и сглаживанию тех трений, которые могли возникнуть между актёрами в их диалогах.
Лишь немногие театры сознавали тогда, что необходим общий подход к пьесе и единая трактовка. Единственным театром, поддерживавшим такой взгляд, был недавно возникший Московский Художественный. Старые актёры, правда, сопротивлялись, называли это «обезьянничаньем», «дрессировкой». Марджанова же волновали цельность спектаклей, правдивость и реализм.
В Москве Коте жил в нужде, от 250 рублей иркутского жалованья уже почти ничего не осталось, а надо было просуществовать до следующего контракта, до аванса от другого антрепренёра. В таких условиях он не мог много тратить на театральные билеты, а клянчить контрамарки в театральных конторах было унизительно. Поэтому, хотя он и испытывал особые симпатии к Московскому Художественному театру, спектакли он посещал гораздо меньше, чем хотелось бы – очень, очень редко.
В Риге Марджанов оказался в самой гуще предреволюционных событий и страстно пытался постичь их смысл. И хотя у него ещё не было чётких политических воззрений, он интуитивно ощущал «дух времени». Это и определяло его гражданское лицо и характер творчества тех лет. В Риге Котэ был на гребне революционной волны. Он ходил с одного митинга на другой, произносил страстные речи с призывом к свержению самодержавия. Немалую роль в этом тяготении к революционному движению сыграли встречи с Горьким летом 1904 года.
В мае Марджанов с семьёй поселился в Старой Руссе, где Незлобин предоставил ему одну из своих дач в четыре комнаты. Здесь у театра обычно был летний сезон, и играя два-три спектакля в неделю, труппа восстанавливала силы. Марджанов посещал спектакли, знакомился с актёрскими силами и готовился к зимнему сезону в Риге. Имея обыкновение рано вставать, он зачастую утро проводил с Незлобиным в обсуждении пьес, в выборе их, в составлении репертуара, распределении ролей.
В это время в Старой Руссе жил и Горький, который после смерти Чехова считался самым модным драматургом. Писатель подружился с Незлобиным ещё со времён его антрепризы в Нижнем Новгороде.
Один случай привлёк к Марджанову особое внимание Горького. В Старой Руссе состоялась репетиция драмы Брие «Красная мантия». Её ставил Незлобин и вместе с женой Горького Марией Фёдоровной они играли главные роли. Марджанову не понравилось их толкование ролей, и когда они спросили его мнение, Котэ, несколько конфузясь, высказал свои соображения. Анализ пьесы так увлёк Константина Александровича, что он не заметил, как вокруг него собралась вся труппа. Подошёл и Горький, Марджанов закончил. Тут тишину вдруг нарушил Алексей Максимович:
- А Вы бы взяли да переставили пьесу!
У Марджанова закружилась голова. Горький, которого боготворила вся молодёжь, ему поверил! Было решено, что в Риге Котэ внесёт в «Красную мантию» нужные поправки. С этого времени писатель часто присутствовал на общих совещаниях с Незлобиным. Положение в то время было таково, что когорта русских писателей единодушно признавала Горького своим лидером. В Старую Руссу к Горькому было настоящее паломничество. Каждый, написавший что-то достойное внимания, считал своим долгом прочитать это Горькому, и всё, что писалось в области театра, читалось и в присутствии Марджанова. Так Константин Александрович стал первооткрывателем и постановщиком многих новинок русских писателей, так он сблизился с Леонидом Андреевым, Блоком.
Постановка «Дачников» в театре Незлобина ещё больше сблизила Марджанова и Горького. Драматургу так и не удалось добиться постановки своих «Дачников» в Московском Художественном. И недоговорённость с Немировичем-Данченко, который поначалу не принял пьесу, привела к тому, что драматург решительно отказался отдавать её в Художественный. Алексей Максимович решил вверить судьбу своей пьесы молодому режиссёру.
Постановка готовилась тщательно, долго и кропотливо. Целых 25 репетиций – это было действительно много для театра, который за сезон ставил до 60 спектаклей. Много внимания уделено внутреннему раскрытию образов.
Премьера состоялась 30 ноября 1904 года. Хотя бенефисные цены на билеты были отнюдь не низкие, сбор был полный. Зрители устроили Горькому овацию. Прогрессивный театр не мог не идти в ногу с революционной эпохой. Из отзывов в прессе можно сделать вывод, что спектакль был поставлен Марджановым по всем канонам реалистического театра. Режиссёра всё больше увлекала правда жизни. Он добивался её и в общем постановочном смысле спектакля, и в общении актёров друг с другом, и в их костюмах, и в «натуральности» павильонов, и в создании общего колорита «дачной» жизни. Внешне красивые декорации подчёркивали «сытую» жизнь дачников, тёплое гнёздышко, в котором они укрывались от революционных бурь.
В дни предреволюционных событий 1905 года «Дачники» на сцене театра Незлобина привлекли интерес простого зрителя, спектакль охотно смотрели и постоянные почитатели всех горьковских пьес. Спектакль был включён в репертуар и на 13 января, но в связи с недавней массовой забастовкой рабочих он был заменён лёгкой комедией. Но и её не удалось доиграть до конца. Группа студентов потребовала прекратить представление, и Незлобин был вынужден закрыть театр на 6 дней. Аналогичные события произошли и в немецком театре.
«Из постановок этого сезона в Риге самым большим успехом пользовались «Дачники» Горького, - писал Марджанов в своих мемуарах. – Успех пьесы надоумил Незлобина повезти пьесу на гастроли в Москву. Это было, конечно, большой смелостью, т. к. Москва ревниво относилась к своему театральному первенству. Даже петербуржцы, приезжавшие гастролировать в Москву, возвращались совершенно побитыми. А факт приезда провинциального театра в столицу был небывалым. Но молодость смела. Я не только не испугался этой мысли, но горячо взялся за её осуществление».
В Москве пробудился большой интерес. В первый день были раскуплены все билеты на объявленные здесь спектакли. На первом же спектакле побывали Станиславский, Немирович-Данченко, Южин и другие видные театральные деятели.
Марджанов писал: «Первый спектакль! Мы не устраивали публичной генеральной репетиции, как это принято здесь, а поэтому зал был переполнен представителями художественной Москвы. Вся большая пресса, видные критики, столичная режиссура, артисты, писатели, художники, композиторы – все здесь. Раздвинулся занавес – в зале тишина. Нервы напряжены у меня до крайности… Но спектакль идёт крепко.
Антракт – ничего не помню. Вызовы, овации, рукопожатия, поцелуи. Пришёл в себя только в кабинете, куда зашли знакомиться со мной Станиславский, Немирович, Южин, масса артистов, критики.. Поздравления, похвалы и удивление тому, что провинциальный театр мог показать Москве такой спектакль. После спектакля неожиданно сорганизовался банкет в «Праге». Ровно год тому назад я был ещё никому не известным, полуголодным актёром и начинающим режиссёром, а сейчас в Москве выслушиваю тосты и спичи профессоров, критиков и ценителей театра».
Второй сезон Марджанова в Риге. 1905-1906 год. Отношения с Незлобиным резко ухудшились. Случалось, что актёры просили у него помощи в работе над ролью. Марджанову приходилось отказываться, чтобы не обижать Константина Николаевича, которому, в сущности, нужно было работать с этими актёрами. Хотя Незлобин очень высоко ценил Константина Александровича, даже удвоил его оклад – до 500 рублей в месяц, тем не менее, предпочитал держать его в тени, - чтобы не слишком бросался в глаза. Все лучшие пьесы он отдавал ставить Тункову – режиссёру, который работал у Незлобина раньше и с этого сезона был снова приглашён. Антрепренёр поручил ему поставить «Орлеанскую деву», а Марджанову – оперетту. Этот жанр Котэ невысоко ценил, поэтому такое поручение его неприятно задело. Одну из главных ролей режиссёр дал самому Незлобину и, чтобы отомстить ему, заставил его ползать по сцене на коленях. Незлобин, разумеется, понял, откуда ветер дует и, по воспоминаниям самого Марджанова, очень на него «дулся».
К этому добавился ещё один факт. В актёрском фойе стоял мастерски выполненный бутафорский трон для «Царя Фёдора». Трон этот был огорожен толстым красным шнуром, чтобы на него не садились и не портили. Но Незлобин взял себе в привычку отстёгивать шнур, забираться на трон и с высоты его выслушивать комплименты о том, как он изумительно играет какую-то роль, или как гениальна его такая-то постановка, либо сам рассказывал о гастролях в Европе.
Однажды Марджанов вздумал пошутить. Он влез в заповедное кресло, развалился, как Незлобин, и стал его копировать. Но тут дверь распахнулась и появилась… фигура хозяина. Он не сказал ни слова, только побагровел и быстро вышел. На следующий день трон был убран.
Хотя открытого конфликта между ними не было, Незлобин с Марджановым почти не разговаривали. И Котэ твёрдо решил на следующий сезон в Риге не оставаться.
Настал конец сезона. Публика, как всегда, на последнем спектакле чествовала своих любимцев. В их числе был и Константин Александрович. По окончании спектакля к нему подошёл Незлобин и сказал, что предлагает 800 рублей на следующий сезон. Марджанов извинился и ответил, что не рассчитывал на такое приглашение и принял предложение харьковского антрепренёра. «Это не важно, - возразил Незлобин, - я плачу неустойку!». Но Марджанов решительно отказался, заявив, что в Харьков он поедет.
- Мы с Вами больше не знакомы, - буркнул Незлобин и, не прощаясь, повернулся и ушёл.
На этом деятельность в Риге Константина Александровича Марджанова – выдающегося мастера русского театрального искусства, позднее основателя грузинского советского театра, завершилась.
Я. Лауксаргс
«Ригас Балсс» 23.10.1987.
